Рославлев, или Русские в 1812 году - Страница 65

– Хороша баня! – сказал вполголоса Зарецкой,

– Да разве вы не знаете старинной пословицы: по Сеньке шапка? Мы с вами и в землянке выпаримся, а для его императорского величества – как не истопить всего Кремля?.. и нечего сказать: баня славная!.. Чай, стены теперь раскалились, так и пышут. Москва-река под руками: поддавай только на эту каменку, а уж за паром дело не станет.

– Я удивляюсь, – сказал Зарецкой, – как можете вы шутить…

– В самом деле, это странно, не правда ли? Однако ж поедемте.

Наблюдая глубокое молчание, они проехали ещё версты две лесом.

– Как ветер ревет между деревьями! – сказал наконец Зарецкой. – А знаете ли что? Как станешь прислушиваться, то кажется, будто бы в этом вое есть какая-то гармония. Слышите ли, какие переходы из тона в тон? Вот он загудел басом; теперь свистит дишкантом… А это что?.. Ах, батюшки!.. Не правда ли, как будто вдали льется вода? Слышите? настоящий водопад.

– Нет, чёрт возьми! – сказал товарищ Зарецкого, осадя свою лошадь. – Это не ветер и не вода.

– Что ж это такое?

– Да просто – конской топот. Так и есть! Вот и Миронов к нам едет. Ну что, братец?

– По Коломенской дороге идёт конница, ваше благородие!

– С которой стороны?

– От Москвы.

– Так это французы. Прошу стоять смирно.

Через несколько минут отряд французских драгун проехал по большой дороге, которая была шагах в десяти от наших путешественников. Солдаты громко разговаривали между собою; офицеры смеялись; но раза два что-то похожее на проклятия, предметом которых, кажется, была не Россия, долетело до ушей Зарецкого.

– Ваше благородие! – сказал шепотом казак, когда неприятельской отряд проехал мимо. – У них есть отсталой.

– Право?

– Вон, кажется, один драгун подтягивает подпруги у своей лошади. Не прикажете ли? Я его мигом сарканю.

– Ну, хорошо; да смотри, чтоб не пикнул. Казак отвязал веревку от своего седла и почти ползком подкрался к опушке леса. В ту самую минуту, как драгун заносил ногу в стремя, петля упала ему на шею, и он, до половины задавленный, захрипев, повалился на землю. В полминуты француз, с завязанным ртом и связанными назад руками, посажен был на лошадь, отдан под присмотр уланскому вахмистру и отправился вслед за нашими путешественниками. Проехав ещё верст десять лесом, который становился час от часу гуще, они увидели вдали между деревьями огонек. Миронов свистнул; ему отвечали тем же, и человек десять казаков высыпали навстречу путешественникам: это был передовой пикет летучего отряда, которым командовал артиллерийский офицер.

ГЛАВА IV

Ветер затих. Густые облака дыма не крутились уже в воздухе. Как тяжкие свинцовые глыбы, они висели над кровлями догорающих домов. Смрадный, удушливый воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы. Над дымящимися развалинами Охотного ряда не кружились резвые голуби, и только в вышине, под самыми облаками, плавали стаи чёрных коршунов. На краю пологого ската горы, опоясанной высокой Кремлевской стеною, стоял, закинув назад руки, человек небольшого роста, в сером сюртуке и треугольной низкой шляпе. Внизу, у самых ног его, текла, изгибаясь, Москва-река; освещенная багровым пламенем пожара, она, казалось, струилась кровию. Склонив угрюмое чело свое, он смотрел задумчиво на се сверкающие волны… Ах! в них отразилась в последний раз и потухла навеки дивная звезда его счастия! Шагах в десяти от него, наблюдая почтительное молчание, стояли французские маршалы, генералы и несколько адъютантов. Они с ужасом смотрели на пламенный океан, который, быстро разливаясь кругом всего Кремля, казалось, спешил поглотить сию священную и древнюю обитель царей русских.

В то же самое время, внизу, против Тайницких ворот, прислонясь к железным перилам набережной, стоял видный собою купец в синем поношенном кафтане. Он посматривал с приметным удовольствием то на Кремль, окруженный со всех сторон пылающими домами, то на противуположный берег реки, на котором догорало обширное Замоскворечье.

– А! Это ты, Ваня? – сказал он, сделав несколько шагов навстречу к молодому и рослому детине, который с виду походил на мастерового. – Ну, что?

– Да слава богу, Андрей Васьянович! За Москвой-рекой всё идёт как по маслу. На Зацепе и по всему валу хоть рожь молоти – гладехонько! На Пятницкой и Ордынке кой-где ещё остались дома, да зато на Полянке так дерма и дерет!

– А у Серпуховских ворот?

– В трёх местах зажигали, да злодеи-то наши все тушат. Загорелся было порядком дом Ивана Архиповича Сеземова; да и тот мы с ребятами, по твоему приказу, отстояли.

– Спасибо вам, детушки! Иван Архипыч старик дряхлый, и жена у него плоха. Да это ничего: доплелись бы как-нибудь до Калуги; а вот что – у них в дому лежит больной офицер.

– Наш русской?

– Ну да! Смотри только, не проболтайся. Постой-ка! Никак, опять ветер подымается… Давай господи! И кажется, с петербургской стороны?.. То-то бы славно!

– В самом деле, – сказал мастеровой, – посмотри-ка, от Охотного ряда и Моховой какие головни опять полетели… Авось теперь и до Кремля доберется.

– Ага! – сказал купец, подняв кверху голову, – что?.. душно стало?.. выползли, проклятые!

– Что это, Андрей Васьянович? – спросил мастеровой. – Никак, это французские генералы? Посмотри-ка, так и залиты в золото – словно жар горят!

– Подожди, брат… позакоптятся.

– Глядь-ка, хозяин! Видишь, этот, что всех золотистее и стоит впереди… Экой молодчина!.. Уж не сам ли это Бонапартий?.. Да не туда смотришь: вот прямо-то над нами.