Рославлев, или Русские в 1812 году - Страница 8

К оглавлению

– Нет, княгиня, я не пью чаю после обеда, – отвечал Рославлев, садясь на один из порожних стульев.

– Я вас целый век не видала. Уж не прощаться ли вы приехали со мною?

– Вы отгадали. Я завтра еду.

– За границу?

– Извините! в Москву, а потом в деревню.

– В деревню! Ах, как вы мне жалки!.. Asopt vieris ici, mon ami!.. Он вас беспокоит, monsieur le cornte?

– О, нет! напротив, княгиня! – отвечал путешественник. – Il est charrnant! Пей, мой друг, пей!

– Итак, вы едете завтра, mon cousin? Когда же вы воротитесь?

– Не знаю; но, верно, не прежде моей свадьбы.

– Ах, боже мой! представьте себе, какая дистракция! Я совсем забыла, что вы помолвлены. Теперь понимаю: вы едете к вашей невесте. О, это другое дело! Вам будет весело и в Москве, и в деревне, и на краю света. L'amour embelit tout.

– Жаль только, – перервал путешественник, – что любовь не греет у вас в России: это было бы очень кстати. Скажите, княгиня, бывает ли у вас когда-нибудь тепло? Боже мой! – прибавил он, подвигаясь к камину, – в мае месяце! Quel pays!

– Что ж делать, граф! – сказала с глубоким вздохом хозяйка. – Никто не выбирает себе отечества!

– Да, сударыня! – подхватил дипломат. – Если б этот выбор зависел от нас, то, верно, в России было б ещё просторнее; а во Франции так тесно, как в Большой парижской опере, когда давали в первый раз «Торжество Траяна»!

– И когда сам Траян присутствовал при своем торжестве, – прибавил путешественник.

– Скажите, mon cousin, – сказала Радугина, – ведь вы женитесь на Лидиной?

– Да, княгиня.

– На той самой, которая прошлого года была в Париже?

– То есть на её дочери.

– Надеюсь, на старшей?

– Да, княгиня, на старшей.

– Ее, кажется, зовут Полиною? Charmante personne! О чем мы с вами говорили, барон? – продолжала Радугина. – Ах, да!.. Знаете ли, mon cousin! что вы очень кстати приехали? Мне нужна ваша помощь. Представьте себе! Monsier le baron уверяет меня, что мы должны желать, чтоб Наполеон пришел к нам в Россию. Боже мой! как это страшно! Скажите, неужели мы в самом деле должны желать этого? Рославлев едва усидел на стуле.

– Как, сударыня! – вскричал он…

– Да, да! Он мне это почти доказал.

– Pardon, princesse! – сказал хладнокровно дипломат, – вы не совсем меня поняли. Я не говорю, что русские должны положительно желать прихода наших войск в их отечество; я объяснял только вам, что если силою обстоятельств Россия сделается поприщем новых побед нашего императора и русские будут иметь благоразумие удержаться от народной войны, то последствия этой кампании могут быть очень полезны и выгодны для вашей нации.

– Извините, барон, моё невежество, – сказал Рославлев, – я, право, не понимаю…

– Не понимаете? Так спросите об этом у голландцев, у всего Рейнского союза; поезжайте в Швейцарию, в Италию; взгляните на утесистые, непроходимые горы, некогда отчаяние несчастных путешественников, а теперь прорезанные широкими дорогами, по которым вы можете, княгиня, прогуливаться в своем ландо спокойнее, чем по Невскому проспекту; спросите в Террачине и Неаполе: куда девались бесчисленные шайки бандитов, от которых не было проезда в Южной Италии; сравните нынешнее просвещение Европы с прежними предрассудками и невежеством, и после этого не понимайте, если хотите, какие бесчисленные выгоды влечет за собою присутствие этого гения, колоссального, как мир, и неизбежного, как судьба.

– Прекрасное сравнение! – воскликнул молодой поэт. – Какое у вас цветущее воображение, барон!

– Неизбежный, как судьба!.. – повторила почти набожным голосом хозяйка дома, подняв к небесам свои томные глаза. – Ах, как должен быть величествен вид вашего Наполеона!.. Мне кажется, я его вижу перед собою!.. Какой грандиозо должен быть в этом орлином взгляде, в этом…

– Не глядите так высоко, княгиня! – перервал с принужденною улыбкою Рославлев. – Наполеон невысокого роста.

– Да, ростом он меньше вашего великого Петра, – сказал насмешливо путешественник.

– И ростом и душою! – возразил Рославлев, устремив пылающий взор на француза, который почти до половины уже влез в камин. – Если вы, граф, читали когда-нибудь историю…

– Fi, fi! mon cousin! – вскричала Радугина, – вы горячитесь. Разве нельзя спорить и рассуждать хладнокровно?

– Вы правы, княгиня, – сказал Рославлев, стараясь удержаться. – Граф не может понимать всю великость гения, преобразователя России – он не русской; так же как я, не будучи французом, никак не могу постигнуть, каким образом просвещение преподается помощию штыков и пушек. Нет, господин барон! если мы и нуждаемся в профессорах, то, вероятно, не в тех, которых все достоинства состоят в личной храбрости, а познания – в уменье скоро заряжать ружье и метко попадать в цель. Позвольте вам напомнить, что в этом отношении Россия не имеет причины никому завидовать и легко может доказать это на самом деле – даже и победителям полувселенной.

Дипломат улыбнулся и, не говоря ни слова, вынул из кармана брауншвейгскую бумажную табакерку с прекрасным пейзажем. Попотчевав табаком Рославлева, он сказал:

– Посмотрите, как хорошо делают нынче эти безделки. Какой правильный рисунок!.. Это вид Аустерлица.

– Да, – отвечал спокойно Рославлев, – я видел почти такую же табакерку; не помню хорошенько, кажется, с видом Прейсиш-Ейлау или Нови. Она ещё лучше этой.

Господин барон смутился и, помолчав несколько времени, сказал:

– Как жаль, что под Нови ваш Суворов дрался не с Наполеоном. Это был бы один из лучших листков в лавровом венке нашего императора.