Рославлев, или Русские в 1812 году - Страница 81

– Сергеем Дмитричем.

– Не припомните ли, сударь! где он изволил служить капитаном?

– Он служил капитаном при Суворове, в Фанагорийском полку.

– Ну, так и есть! – воскликнул с радостию сержант, вскочив со скамьи. – Ваше благородие! ведь батюшка ваш был моим командиром, и мы вместе с ним штурмовали Измаил.

– Слышите ль, братцы! – сказал семинарист.

– Слышим-ста! – отвечал Ерема, – да нам-то что до этого?

– Как что? – перервал сержант, – да разве сын моего командира может быть изменником? Ну, статочное это дело? Не правда ли, детушки?

Все крестьяне встали с своих мест, поглядывали друг на друга; один почесывал голову, другой пожимался; но никто не отвечал ни слова.

– Что это, братцы? – продолжал сержант, – неужели-то вы и мне, старику, верить не хотите?

– Верить-та мы тебе верим, – отвечал Ерема, – да ведь не все сыновья в отцов родятся, Пахомыч!

– Всяко бывает, конечно, – примолвил Терентий, – да ведь недаром же и пословица: недалеко яблочко от яблони падает. Ну, как вы думаете, православные?

– Как ты, Терентий Иваныч? – отвечали сотник и старики. – А по мне, вот как: уж если Кондратий Пахомыч за него порукою, так нам и баить нечего. Поклон его благородию, да милости просим в передний угол! Так ли, православные?

– Ну, коли так, так так! – повторили в один голос крестьяне. – Милости просим, батюшка!

– Ваня! – сказал Терентий, – сбегай ко мне да принеси-ка жбан браги, каравай хлеба и спроси у Андревны пирог с кашею: чай, его милость проголодаться изволил.

– Забеги и к моей старухе, – примолвил сотник, – да возьми у неё штоф Ерофеичу.

– Благодарю вас, добрые люди! – сказал Рославлев, – я хоть и не обедал, а мне что-то есть не хочется.

– Чу!.. – вскричал сотник, – что это?

– Французы! Французы! – загремели сотни голосов на улице. Все бросились опрометью из избы, и в одну минуту густая толпа окружила колокольню.

– Эй, Андрюша! где французы? – спросил сотник.

– Вон там, у дальней засеки, – отвечал мальчик.

– Много ли их?

– Много, Пахомыч! и конных и пеших видимо-невидимо.

– Ну, ребята! – сказал сержант, – смотрите, стоять грудью за нашу матушку святую Русь и веру православную.

– Стоять-то мы рады, – перервал сотник, – да слышишь, Кондратий Пахомыч, – их идёт несметная сила?

– Так что ж?

– Не одолеешь, кормилец! много ли нас?

– Да и французов-то, верно, не больше, – сказал Рославлев, – они растянулись по дороге, так издали и кажется, что их много.

– Ох, батюшка! – подхватил Терентий, – хитры они, злодеи! не пошлют мало. Ведь они, басурманы, уж давным-давно до нас добираются.

– Ну, православные! – сказал Пахомыч, – говорите, что делать?

Ни один голос не отозвался на вопрос сотника. Все крестьяне поглядывали молча друг на друга, и на многих лицах ясно изображались недоумение и робость…

– Эх, худо дело! – шепнул сержант. – Ваше благородие! – продолжал он, обращаясь к Рославлеву, – не принять ли вам команды? Вы человек военный, так авось это наших ребят покуражит. Эй, братцы, сюда! слушайте его благородия!

– Как так? Что такое? Да разве он не француз? – заговорили крестьяне.

– Нет, детушки! Его благородие – русской офицер, сын моего бывшего капитана.

– Ой ли? Вот-те раз! Слышите, ребята!.. Вот что!.. – загремели восклицания из удивленной толпы.

– Друзья! – сказал Рославлев, – чего хотите вы? Покориться ли злодеям нашим или биться с ними до последней капли крови?.. Ну, что ж вы молчите?

– Да вот что, – сказал один крестьянин, – Андрюха-то говорит, что их больно много.

– Так что ж, ребята? – подхватил семинарист, – хоть покоримся, хоть нет, а все нам от них милости никакой не будет: мало ли мы их передушили!

– Вестимо, – сказал отставной солдат, – мы им пардону не давали, так и они нам не дадут.

– А если б и дали, – возразил Рославлев, – так не грешно ли вам будет выдать руками жен и детей ваших? Эх, братцы! уж если вы начали служить верой и правдой царю православному, так и дослуживайте! Что нам считать, много ли их? Наше дело правое – с нами бог!

– А с ними чёрт! – заревел Ерема. – Что в самом деле, драться так драться.

– Так за мной, православные! – воскликнул отставной солдат. – Ура! за батюшку царя и святую Русь!

– Ура! – подхватила вся толпа.

– Весь в покойника! – шептал потихоньку сержант, глядя на Рославлева, – как две капли воды!

– Теперь слушайте, ребята! – продолжал Рославлев. – Ты, я вижу, господин церковник, молодец! Возьми-ка с собой человек пятьдесят с ружьями да засядь вон там в кустах, за болотом, около дороги, и лишь только неприятель вас минует…

– Так мы вдогонку и откроем по нем огонь? Понимаю, господин офицер. Это вроде тех засад, о коих говорит Цезарь в комментариях своих de bello Gallico…

– Да полно, Александр Дмитрич! – закричал сержант. – Эк тебе неймется!

– Ты, служивый, и ты, молодец, – продолжал Рославлев, обращаясь к отставному солдату и Ереме, – возьмите с собой человек сто также с ружьями, ступайте к речке, разломайте мост, и когда французы станут переправляться вброд…

– То мы из-за деревьев пустим по них такую дробь, – перервал солдат, – что им и небо с овчинку покажется.

– А мы с тобой, сослуживец моего батюшки, – примолвил Рославлев, взяв за руку сержанта, – с остальными встретим неприятеля у самой деревни, и если я отступлю хоть на шаг, так назови мне по имени прежнего твоего командира, и ты увидишь – сын ли я его! Ну, ребята, с богом! Крестьяне, зарядив свои ружья, отправились в назначенные для них места, и на лугу осталось не более осьмидесяти человек, вооруженных по большей части дубинами, топорами и рогатинами. К ним вскоре присоединилось сотни три женщин с ухватами и вилами. Ребятишки, старики, больные – одним словом, всякой, кто мог только двигаться и подымать руку, вооруженную чем ни попало, вышел на луг.