Рославлев, или Русские в 1812 году - Страница 82

В глубокой тишине, изредка прерываемой рыданиями и молитвою, стояла вся толпа вокруг церкви.

– Что, Андрюша? – закричал наконец сержант, – близко ли наши злодеи?

– Близехонько, крестной! – отвечал с колокольни мальчик, – на самом выгоне – вон уж поравнялись с нашими, что засели на болоте; да они их не видят… Впереди едут конные… в железных шапках с хвостами… Крестной! крестной! да на них и одежа-та железная… так от солнышка и светит… Эва! сколько их!.. Вот пошли пешие!.. Эге! да народ-то все мелкой, крестной! Наши с ними справятся…

– То-то ребячьи простота! – сказал сержант, покачивая головою. – Эх, дитятко! ведь они не в кулачки пришли драться; с пулей да штыком бороться не станешь; да бог милостив!

– Кондратий Пахомыч! – закричал мальчик, – они подъехали к речке… остановились… вот человек пять выехало вперёд… стали в кучку… Эх, какой верзила! Ну, этот всех выше!.. а лошадь-то под ним так и пляшет!.. Видно, это их набольший… Вдруг вдали раздался залп из ружьев, и вслед за ним загремели частые выстрелы по сю сторону речки, на берегу которой стояли французы.

– Помоги, господи! – сказал сержант, перекрестясь.

– Крестной! – закричал мальчик, – наша взяла! Длинной-то упал с лошади; вон и другие стали падать… Да что это? Они не бегут!.. Вот и они принялись стрелять… Ну, все застлало дымом: ничего не видно. Минут двадцать продолжалась жаркая перестрелка; потом выстрелы стали реже, раздался конской топот, и мальчик закричал: – Крестной, крестной! никак, наших гонят назад.

– Вперёд, друзья! – воскликнул Рославлев; но в ту же самую минуту показались на улице бегущие без порядка крестьяне, преследуемые французскими латниками.

– За мной, ребята, на паперть! – закричал Рославлев.

Сержант и человек тридцать крестьян, вооруженных ружьями, кинулись вслед за ним, а остальные рассыпались во все стороны. Неприятельская конница выскакала на площадь.

– Ну, братцы! – сказал Рославлев, – если злодеи нас одолеют, то, по крайней мере, не дадимся живые в руки. Стреляйте по конным, да метьте хорошенько!

В полминуты человек десять латников слетело с лошадей.

– Славно, детушки! – вскричал сержант, – знатно! вот так!.. Саржируй! то есть заряжай проворней, ребята. Ай да Герасим!.. другова-то ещё!.. Смотри, вот этого-то, что юлит впереди!.. Свалил!.. Ну, молодец!.. Эх, брат! в фанагорийцы бы тебя!..

– Старик! – сказал вполголоса Рославлев; – думал ли ты на штурме Измаила, что умрешь подле сына твоего капитана?

– Авось не умрем, – отвечал сержант, – бог милостив, ваше благородие!

– Да, мой друг! Он точно милостив! Страдания наши не будут продолжительны. Смотри!

Старик устремил свой взор в ту сторону, в которую показывал Рославлев: густая колонна неприятельской пехоты приближалась скорым шагом к площади. – Ребята! – вскричал сержант, – стыдно и грешно старому солдату умереть с пустыми руками: дайте и мне ружьё!

Вдруг дикой, пронзительный крик пронесся от другого конца селения, и человек двести казаков, наклоня свои дротики, с визгом промчались мимо церкви. В одну минуту латники были смяты, пехота опрокинута, и в то же время русское «ура!» загремело в тылу французов человек триста крестьян из соседних деревень и семинарист с своим отрядом ударили в расстроенного неприятеля. С четверть часа, окруженные со всех сторон, французы упорно защищались; наконец более половины неприятельской пехоты и почти вся конница легли на месте, остальные положили оружие.

В продолжение этого короткого, но жаркого дела Рославлев заметил одного русского офицера, который, по-видимому, командовал всем отрядом; он летал и крутился, как вихрь, впереди своих наездников: лихой горской конь его перепрыгивал через кучи убитых, топтал в ногах французов и с быстротою молнии переносил его с одного места на другое. Когда сраженье кончилось и всех пленных окружили цепью казаков; едва успевающих отгонять крестьян, которые, как дикие звери, рыскали вокруг побеждённых, начальник отряда, окружённый офицерами, подъехал к церкви. При первом взгляде на его вздёрнутый кверху нос, чёрные густые усы и живые, исполненные ума и весёлости глаза Рославлев узнал в нём, несмотря на странный полуказачий и полукрестьянской наряд, старинного своего знакомца, который в мирное время – певец любви, вина и славы – обворожал друзей своей любезностию и добродушием; а в военное, как ангел-истребитель, являлся с своими крылатыми полками, как молния, губил и исчезал среди врагов, изумлённых его отвагою; но и посреди беспрерывных тревог войны, подобно древнему скальду, он не оставлял своей златострунной цевницы:

…Славил Марса и Темиру
И бранную повесил лиру
Меж верной сабли и седла.

– Это ты, – раздался знакомый голос на церковной паперти. – Ты жив, мой друг? Слава богу! – Рославлев обернулся; – перед ним стоял Зарецкой в том же французском мундире, но в русской кавалерийской фуражке и форменной серой шинели.

ГЛАВА VIII

– Нет, братец, решено! ни русские, ни французы, ни люди, ни судьба, ничто не может нас разлучить. – Так говорил Зарецкой, обнимая своего друга.

– Думал ли я, – продолжал он, – что буду сегодня в Москве, перебранюсь с жандармским офицером, что по милости французского полковника выеду вместе с тобою из Москвы, что нас разлучат русские крестьяне, что они подстрелят твою лошадь и выберут тебя потом в свои главнокомандующие?..

– Прибавь, мой друг! – перервал Рославлев, – что с час тому назад они хотели упрятать своего главнокомандующего в колодезь.